Причину этого исследователи видят в том, что «в ответ на радикальные и значительные изменения внешней ситуации, которые нам, как наблюдателям, кажутся колоссальными, российское общество стремится минимизировать изменения в своем образе жизни, мышлении и чувствах».
Возможно это и так, но для меня не вполне понятно, почему стóит говорить о «российском обществе»: кажется, такового и вовсе не существует, есть лишь совокупность предельно отчуждённых друг от друга людей.
Но в таком случае источник безразличия выглядит иным — и гораздо более рациональным и основательным.
В относительно нормальном (не люблю этого слова, но не буду сейчас пытаться подобрать иное) обществе человек относится с наибольшим вниманием к тому, что непосредственно его касается, и с более ограниченным — к тому, что имеет на него ограниченное воздействие. Это порождает ситуацию, в которой прежде всего людей волнуют их семья, работа, доходы, материальные условия жизни, перспективы социального обеспечения.
Чуть меньше их занимают проблемы местных сообществ, инфраструктура, развитие земли или штата, сохранение исторического наследия, экология и т. д.
И куда менее — вопросы типа внешней политики, оборонной доктрины или же глобального расклада сил. Такое распределение внимания поддерживает довольно прочную социальную систему и стабилизирует именно то, что и можно называть «обществом»: центрированную на личности совокупность людей, чьё единство формируется на путях взаимодействия реальных индивидуальных интересов.
В российской ситуации механизм выглядит иначе.
Атомизированные индивиды практически полностью сосредоточены на своих личных интересах. Они хотят, с одной стороны, сохранить достигнутое (и уже поэтому попытки протеста, чреватые значительными проблемами, большинством даже не рассматриваются), и, с другой, — добиться улучшения жизненных условий.
В этой системе координат война и «ужесточение» режима не меняют практически ничего: они делают более проблемной жизнь нескольких сот тысяч (ну, если добавить «ментальные неудобства» — пары миллионов) людей; но куда большее число людей получают шанс на дополнительные заработки, новые источники дохода, различного рода вспомоществования от власти. Именно предельная рациональность индивидуального поведения россиян и позволяет государству не беспокоиться о их гипотетическом недовольстве.
Та же атомизированность не предполагает внимания к социальному пространству — и поэтому людям важнее иметь собственную квартиру, чем ухоженную городскую среду; личную машину, чем хорошие дороги; возможность всегда обратиться в частную клинику, чем нормальное здравоохранение. Это позволяет власти воровать сколько ей вздумается и выбрасывать триллионы рублей на бессмысленную войну: во имя атомизированной среды тратить средства на общественные цели бессмысленно и контрпродуктивно. А разобщённость населения на социальном уровне порождает компенсаторное стремление к некому абстрактному единству, которое предложено государством, провозглашающим грандиозные цели и задачи, большинство из которых нереализуемы, но это мало кого занимает.
И если структура интересов человека в нормальном обществе может быть описана концентрическими кругами внимания, в центре которых стоит сам гражданин, то в российских реалиях она сводится к двум «сияющим вершинам» — себе любимому и контурам Кремля — и полной пустыне между ними.
В такой ситуации людьми можно управлять лишь двумя инструментами: с одной стороны, повышением благосостояния и улучшением их качества жизни; с другой — демагогией относительно национального величия. В 2000-е годы Владимир Путин сделал акцент на первый аспект; начиная с 2014-го он перенёс его на второй, а после 2022-го изобрёл практически идеальный инструмент их совмещения. Однако никогда в современной российской истории людей не «заводило» и не возмущало то, что происходит в пространстве между личностью и государством. Именно поэтому за последние тридцать лет в стране появилась масса бизнесов, «здесь и сейчас» ориентированных на граждан — от кафешек с тыквенным латте до мобильной связи и банковской системы мгновенных платежей — но не возникло ни современной автодорожной сети, ни скоростных поездов, ни нормальной (кроме мегаполисов) среды обитания (про некоррумпированную и эффективную местную и региональную власть я и не говорю).
Пассивность российского жителя (не «общества», за неимением такового) определяется скорее не «чувствами», а интересами.
Чувствуют ли люди несправедливость коррупции? Несомненно. Затрагивает ли она непосредственно их интересы? Скорее нет, чем да — ведь инструмента увеличения благосостояния через борьбу с ней в России нет. Будут меньше воровать — больше денег потратят на бомбы и ракеты, падающие на Украину, но не на больницы в отдалённых районах.
Ощущают ли люди, что война преступна и аморальна? Не исключено. Но — за исключением мобилизации 2022 года — она никак им не повредила, а какие-то отдаленные ее последствия опять-таки если и нанесут ущерб, то именно тому «обществу», которого в стране нет. (Потребуется, может быть, платить репарации Украине в случае поражения или отстраивать «новые территории» в случае победы вместо того, чтобы строить в самой России дороги, мосты и больницы — но вот именно это никого не волнует, а в сокращение пенсий и зарплат никто не верит.)
Все это и объясняет и тотальную неспособность российской оппозиции хоть как-то нащупать взаимодействие с населением. Все выдвигаемые ею лозунги касаются либо нравственных аспектов ситуации (порочности войны, важности восстановления справедливости, и т. д.), либо общественных институций (борьбы с коррупцией, демократии, подотчётности власти, баланса в отношениях людей и государства) — в то время как Кремль занимается тем, что резонирует в атомизированных индивидах: раздачей денег и провозглашением недостижимых геополитических целей.
Отрезвить людей могут либо нищета, либо катастрофический крах геополитических мечт — но пока ни того, ни другого (а тем более обоих факторов одновременно) как-то не просматривается. И поэтому путинская стабильность имеет все шансы сохраняться ещё десятилетия.
