Нынешняя война России против Украины или, точнее сказать, эпоха российско-украинских войн, началась в последний день Сочинской олимпиады (23 февраля 2014 года). Основная часть крымской операции заняла всего несколько дней и была почти бескровной. Россия ликовала.
Упразднение невосторженных чувств
Двумя — тремя месяцами раньше режим Владимира Путина был в наихудшей политической форме со времени своего возникновения. Еженедельный мониторинг Фонда «Общественное мнение» в начале декабря 2013-го показывал, что доли доверяющих и не доверяющих Путину составляли соответственно 54% и 37%.
Для первого лица в свободной стране такое соотношение смотрелось бы вполне прилично. Но у правителя, претендующего на вечную власть, были все поводы для боязни.
Тем более, что при сравнении более категорично настроенных групп, «безусловно доверяющих» и «безусловно не доверяющих», перевес оказывался у второй из них: ее доля достигала 15% против 13% «безусловно доверяющих». Кризис доверия к режиму, начавшийся в 2011-м, никак не заканчивался.
Зимняя Олимпиада, которая, естественно, сопровождалась гигантской пропагандистской кампанией, улучшила путинские параметры всего на несколько процентных пунктов.
Но сразу после нее вторжение в Крым сотворило чудо. Через пять недель, к началу апреля 2014-го, доля доверяющих Путину достигла 80%, а не доверяющих — упала до 14%.
И даже эти фантастические цифры преуменьшали эффект произошедшего. Потому что «безусловно доверяющих» стало 30%, а «безусловно не доверяющих» осталось только 4%, где-то недалеко от статистической погрешности.
После не особо удачных кампаний 2012-2013 гг. против геев и иноагентов, а также за нравственность и за ксенофобию, Путин, наконец, достучался до сердец своих подданных. Имперская реконкиста оказалась неожиданно популярной.
Конечно, великодержавные восторги были лишь восторгами телезрителей, которым теперь ежедневно показывали захватывающий сериал о покорении Крыма, а потом и Донбасса. Жертвовать собой ради реконкисты эти домашние державники дни явно не собирались. Но какими бы ни были эти проснувшиеся чувства, они быстро подавили все прочие их общественные эмоции.
Державная утопия, как и в XX веке, оказалась неотразимой для россиян. А противорежимные настроения, еще недавно такие широкие, закончили свое существование как общероссийский феномен.
Необратимый год
Первая российско-украинская война длилась год и закончилась в феврале 2015-го подписанием соглашений в Минске. Кроме Крыма, Украина де-факто потеряла часть Донецкой и Луганской областей, превращенных в российские протектораты.
На семь лет российская экспансия притормозила. Время от времени даже возникали надежды на возвращение в довоенную эру. Но перемены, произошедшие в России за первый год борьбы с Украиной, обратного хода уже не имели.
Опыт этой сравнительно короткой и не очень кровопролитной (со стороны РФ) войны должен был очень порадовать Путина.
Тем более что взрыв имперских страстей не был очевиден заранее.
Во-первых, народ РФ вовсе не заказывал своему вождю поход против Украины. Никаких низовых требований «вернуть Крым» вплоть до 23 февраля 2014-го в России не было и в помине. Но как только аннексия началась, широкая публика так рванулась к экранам, будто никогда никаких других сериалов не смотрела.
Во-вторых, выяснилось, что в посткрымскую эпоху внедрить в массы мысль о желательности дальнейших вторжений очень легко. За март и апрель 2014-го доля назвавших желательным включение Донецка и Луганска в состав РФ выросла с 15% до 58% (тогдашние опросы Левада-центра). Россияне ловили сигналы пропаганды на лету.
В-третьих, оказалось, что чиновные и коммерческие верхушки боятся Путина гораздо сильнее, чем убытков от ссоры с Западом. Настоящего разрыва с Европой и Америкой тогда, собственно, и не произошло, но его сильно опасались. Рассказывали, что отдельно взятые путинские друзья-магнаты умоляли его сыграть назад и, получив отказ, уходили мокрые от слез.
Однако ничего похожего на бунт «элиты», не случилось. Тем более, что почти все отряды российской номенклатуры более или менее разделяли низовой восторг от державного реванша.
В-четвертых, имперская реконкиста положила конец массовым политическим симпатиям к Украине. Еще в конце 2013-го сочувствие к революционным киевлянам было в РФ довольно широким и сливалось с домашними антиначальственными эмоциями. Крым с этим покончил. Теперь единственной проукраински настроенной группой стала либеральная интеллигенция Москвы и Петербурга, шельмуемая пропагандистами в качестве антинациональной силы. Путин предотвратил то, чего так опасался: в глазах подданных Украина не сделалась демократическим примером и укором его режиму.
И в-пятых, опыт первой волны санкций (весна — лето 2014) показал, что экономика РФ довольно уверенно их преодолевает. Эти санкции были куда слабее, чем будущие санкции-2022, но доказанная их неудачей прочность путиномики могла бы уже тогда навести западных экспертов на выводы, которых они не сделали.
По всем перечисленным причинам, Путин запомнил эту первую войну как крайне удачный проект, который надо продолжать и расширять. К тому же самому его толкали и личные страсти.
Давно готовый языческий комплект
Все антиукраинские анекдоты, которые нынешний Путин повторяет при каждом случае, вплоть до свежего интервью Такеру Карлсону, были впервые рассказаны им еще в самом начале войны. Через месяц после крымской аннексии, 17 апреля 2014-го, на «прямой линии» с самим собой он уже вовсю рассуждал и об украинском «нацизме», и о «нелигитимности» киевского правительства, и о «Новороссии», и о желательности расчленения Украины:
»…Это Новороссия: Харьков, Луганск, Донецк, Херсон, Николаев, Одесса не входили в состав Украины в царские времена, это всё территории, которые были переданы в Украину в 20-е годы советским правительством… Посмотрите, ведь там, где процветает сегодняшний национализм и даже возрождается неонацизм, это что такое: это западные части Украины… Другое дело — центр, восток, юго-восток Украины. Я тоже сейчас об этом говорил, о Новороссии, которая, безусловно, корнями связана с Российским государством… Мы действительно считаем сегодняшние власти (Украины) нелегитимными…»
Даже поведанная Карлсону байка про то, что Вторую мировую якобы развязали поляки, которую ошибочно восприняли как новинку, прозвучала из его уст еще 5 ноября 2014-го, когда он инструктировал пропагандистов («молодых историков»):
»…До сих пор спорят по поводу пакта Молотова–Риббентропа и обвиняют Советский Союз в том, что он разделил Польшу. А сама Польша что сделала, когда немцы вошли в Чехословакию? Забрала часть Чехословакии. Так она сама это сделала. А потом получила ответную шайбу…»
Все сегодняшние установки государственной доктрины путинского режима, все составные элементы воинственного имперского утопизма были извлечены из интеллектуальных подворотен уже тогда, в 2014-м. И «собирание земель», и «русский мир», и «цивилизационный выбор», и «традиционные ценности», и ненависть к Западу, и подобострастие перед Китаем — весь этот языческий комплект был скомпонован в первые же месяцы войны и с тех пор всегда находился в полной готовности к употреблению.
Спорят лишь, насколько глубоко этими идеями прониклись российские низы. Потому что приверженность им вождя и его команды сомнений не вызывает. Что же до большинства подданных, то они вряд ли верят в казенные мифы так уж самоотверженно. Но все же достаточно разделяют их, чтобы покорно подчиняться режиму, который верит в них всецело.
***
Начиная с 2015-го, иногда казалось, что война против Украины отходит на второй план. Но затем естественный ход событий побудил Путина к ней вернуться.
Страна снова стала оттаивать. В 2017-м движение Алексея Навального стало общенациональным, а в 2018-м пенсионная реформа уронила рейтинг правителя. Начались осечки на выборах, которые после 2014-го несколько лет выглядели мертвыми. Даже в губернаторы проходили несанкционированные лица, вроде Сергея Фургала.
И в 2020-м режим начал наступление. Сначала он действовал по той же схеме, что и перед первой войной: скрепы, борьба с геями, традиционные ценности, борьба с иноагентами, аресты (Фургал), борьба за нравственность, покушения (первая попытка убить Навального) и т. п.
Но, как и в прошлый раз, всего этого явно не хватало для триумфа. А идеологическое обеспечение войны с Украиной было наготове, желание вождя на нее напасть неиссякаемо, да и опыт первой кампании располагал верить в легкий успех.
И в 2022-м решили повторить. Россия куда глубже, чем в тот раз, погрузилась в утопию, и вернуться к «мирной жизни» при этом режиме уже не может.
Война должна стать бесконечной.
