Свершилось! Российские промышленники признали огромный финансовый риск, который несет для них углеродный налог Евросоюза. И даже создали по этому поводу специальный орган РСПП – Комитет по климатической политике и углеродному регулированию (28 октября было его первое заседание).
Уже больше года на горизонте маячит реальный риск в ближайшей перспективе потерять европейский рынок для российского экспорта нефти, угля, стали, агрохимикатов и других несущих отраслей нашей экономики. Не позднее 1 января 2023 г. ЕС планирует ввести новый налог на импортную продукцию из тех стран, где выбросы парниковых газов регулируются, по мнению ЕС, недостаточно эффективно (читай – не так жестко, как в самом ЕС). За каждую выброшенную тонну придется заплатить 25–30 евро.
Если верить исследованию KPMG (проведенному по запросу РСПП), для российской экономики ущерб будет колоссальным. При расчете национального ВВП можно будет вводить отдельную строчку «Потери от европейского углеродного регулирования». Авторы исследования оценили потери российского экспорта в $33,3 млрд за 2025–2030 гг. Не добавляет оптимизма и BCG, который обещает российской нефти потерю конкурентоспособности на рынке ЕС и замещение ее нефтью из Саудовской Аравии.
Однако, к сожалению, до сих пор одним из главных аргументов российского бизнеса в вопросе изменения климата звучит тезис о недооцененности и дискриминации способности российского леса поглощать выбросы. Бизнес призывает государство пересчитать методику оценки поглощений парниковых газов, чтобы восстановить климатическую справедливость. Этот тезис звучит и в официальных документах, и с трибун.
Но может ли российский лес действительно спасти российский бизнес от потери европейского рынка? Ответ лежит на поверхности: нет. Даже проект государственной стратегии по развитию с низким уровнем выбросов углекислого газа говорит о том, что способность российских лесов поглощать парниковые газы снижается. Потому что российские леса горят, и горят все больше год от года. В 2008 г. площадь пожаров составила около 2,6 млн га, а в 2019 г. (по данным Минприроды России) лесные пожары уничтожили уже 10 млн га леса (100 000 кв. км!) – это больше, чем территория Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. То есть за 10 лет площадь лесных пожаров в России выросла почти в 5 раз. Пожары 2019 г. дали 284 млн т выбросов. Для понимания: это больше, чем выбросила вся экономика 100-миллионного Египта в 2018 г. Горящий лес России не может выступить щитом от углеродного протекционизма ЕС.
Драма заключается в том, что даже при отсутствии пожаров простое валовое поглощение выбросов парниковых газов лесами не даст российскому бизнесу ничего. Евросоюз при углеродном налогообложении экспорта будет оценивать не углеродный баланс страны-импортера (сколько выбросили/сколько поглотили), а углеродный след конкретного импортируемого продукта (сколько образуется на всем жизненном цикле товара, от добычи сырья до полки в магазине или на складе).
Можно ли в этих условиях российскому бизнесу продолжать работать над тем, чтобы российские леса компенсировали им выбросы? Теоретически да. Если компании покажут результаты целенаправленных проектов по поглощению углерода лесами, которые позволяли бы говорить о вкладе бизнеса в лесное хозяйство и поглощение парниковых газов от инвестиций условной «компании Х».
Есть ли у российского бизнеса наглядные модели инвестирования в лесное хозяйство для компенсации углеродного следа? Да. Доклад Всемирного банка, посвященный глобальному рынку углерода, показывает – в мире активно развивается так называемый «добровольный углеродный рынок», на котором компании проактивно (не дожидаясь пинка от государства) создают проекты сокращения выбросов. 42% из них направлены на увеличение поглощения парниковых газов как раз-таки лесным хозяйством.
Доступны ли российскому бизнесу какие-то форматы «поглотительных инвестиций» в российские леса? Опять-таки да, и таких форматов в России несколько:
1. Посадка лесополос в сельском хозяйстве и вдоль дорог. Лесополосы не только спасают поля от выветривания и пожаров – они дают колоссальный кумулятивный эффект в плане поглощения углекислоты. В России даже есть пионерский опыт высаживания таких лесов для продажи поглощений на рынке – проект в Алтайском крае, который с 10 000 га дает около 1,7 млн т поглощений CO2 за пять лет. Однако пока приобретатели этих единиц поглощения – рестораны, небольшие фабрики и граждане, которые решили сделать «поглотительные инвестиции», но не крупный бизнес.
2. Леса, накапливающие углерод (их еще называют «углерододепонирующими»). Проекты в таких лесах подразумевают уход за лесом, профилактику пожаров и рубок. Один лишь проект вдоль реки Бикин в Хабаровском крае дал поглощений на 500 000 т за три года и принес местной общине 17 млн руб. инвестиций от зарубежных инвесторов по Киотскому протоколу.
3. Компенсационное лесовосстановление – самый понятный для бизнеса формат. Уже сегодня законодательство обязывает бизнес обеспечивать посадку лесов вместо вырубленных в процессе хозяйственной деятельности (строительство ЛЭП, трубопроводов и прочей инфраструктуры) – десятки крупных компаний это делают, но не просчитывают эффект для климата. Вместо этого бизнес старается откреститься от этого обязательства и заменить его выплатой государству.
Как видно, попытки целенаправленно инвестировать в российские леса для поглощения углерода существуют, однако они все еще единичны.
А что же российское правительство? Оно разработало максимально мягкое для бизнеса регулирование выбросов парниковых газов, выстраданное за пять лет совещаний:
- Проект закона о сокращении выбросов парниковых газов, который ни к чему не принуждает бизнес, а лишь дает право реализовать добровольные факультативные проекты по сокращению выбросов.
- Правила реализации таких добровольных проектов.
Государство выбрало понятный вектор регулирования: создать для бизнеса условия, где будет максимум факультативных возможностей и минимум (если не ноль) ограничений или обязательств.
Остается надеяться, что бизнес откажется от тезисов о дискриминации российских лесов и попыток пересчитать методики оценки поглощений CO2 лесами. Эту методическую базу Россия использует на уровне ООН и попытки ее изменить в условиях все большей «токсичности» глобальной климатической повестки чреваты серьезными рисками. В лучшем случае – просто репутационными.
Не лучше ли масштабными проектами на деле доказать способность российских лесов поглощать CO2? Их потенциал действительно огромен, но пока совершенно не раскрыт. Если крупный бизнес с таким вниманием относится к российскому лесному хозяйству, то самое время конвертировать очевидные возможности лесных проектов в осязаемые результаты: доказанные поглощения выбросов CO2, снижающие углеродный след – для компаний-экспортеров в ЕС, и отсутствие пожаров на покрытых лесными проектами территориях – для всей страны.
Хочется верить, что за административными изменениями в климатической повестке бизнеса последует и качественный сдвиг в ее содержании.
