Проблема не только в том, что репрессии в Беларуси жестоки, но и в том, что жестокость беспричинна. Друг на друга укладывают задержанных, избивают прохожих, которые просто вышли выгулять собаку, преследуют журналистов и, наконец, сбивают боковые зеркала заднего вида случайных машин. Однако это не признак того, что силы безопасности вышли из-под контроля, а признак преднамеренной — и очень рискованной — стратегии террора, умиротворения посредством запугивания.
Александр Лукашенко, похоже, запоздало осознал стоящую перед ним задачу. Опираясь на свою обычную предвыборную тактику — исключение из списков и арест кандидатов от оппозиции, лишение их эфирного времени, обещание золотых гор в будущем и предупреждение о зловещем иностранном вмешательстве сегодня — он резко активизировался перед выборами.
Его решение присудить себе неоправданно завышенные 80% голосов, по-видимому, было корректировкой курса в последнюю минуту, поскольку, согласно утечке информации из Центральной избирательной комиссии, предполагалось записать победу с 67% голосов. Изменение планов, видимо, было вызвано намерением записать не только молчаливое большинство в пользу «Батьки», но и сделать прямой вызов оппозиции — заявить, что он настолько могущественен, что может делать все, что хочет, и безнаказанно.
В конце концов, это классический ход диктатора. Однако это уже довольно поздняя стадия диктатуры, учитывая, что, если диктатору удается это осуществить — что часто требует применения силы — тогда он получает контроль, но ценой собственной легитимности. Трудно снова стать «гибридным диктатором», правление которого основано как на определенной степени социального капитала, так и на принуждении и контроле.
Конечно, эта игра зависит от выигрыша, от способности продемонстрировать, что диктатор достаточно силен, достаточно безжалостен и имеет достаточно контроля над правоохранительными органами и элитой, чтобы выдержать любые протесты.
Лукашенко и Евромайдан
В Беларуси уличные демонстранты не сдаются быстро. Это стало еще одним решающим моментом для Лукашенко. Диктаторы, идущие на уступки, редко выживают, и ирония заключается в том, что, систематически препятствуя формированию какой-либо сплоченной оппозиции и вынуждая свою соперницу Светлану Тихановскую отправиться в изгнание в Литву, он тем самым создал ситуацию, в которой ему не с кем вести переговоры.
Он, наверное, и не стал бы пытаться. Пусть Беларусь и не Украина, но тень Евромайдана, конечно, должна омрачать мысли Лукашенко. Не приведут ли те реформы, которые потребует улица, почти наверняка к чему-то, что неявно, даже если не открыто, склонит страну к Западу? В конце концов, уступки создают собственную кинетическую энергию.
И если это так, то, как бы мало ни было энтузиазма у Владимира Путина по поводу участия в событиях в Беларуси — от политического давления до «зеленых человечков» — почувствовал бы он себя способным стоять в стороне и «проиграть» еще одну постсоветскую страну? Особенно ту, которая объединена в Союзное государство с Россией, как бы мало это ни значило на практике.
Лукашенко и «Солидарность»
Лукашенко мог надеяться пережить протесты, надеясь, что они перегорят. Однако его силы безопасности проявили несоразмерную силу, и открылся новый фланг. Политическое недовольство начало проявляться на тех промышленных предприятиях, которые доминируют в экономике. Если один сосед, Украина, предостерегает диктаторов своим Евромайданом, то другой сосед, Польша, дает еще один пример подъема «Солидарности» в 1980-е годы.
Участнику Варшавского договора Польше удалось предотвратить советское вмешательство — но ценой военного положения, системного коллапса и смены главы государства Станислава Кани на генерала Войцеха Ярузельского. Беларусь не Польша, но недовольство экономической ситуацией, политический протест, проблемы экономики и опасения вмешательства Москвы не могут не вызывать тревогу.
Поэтому Лукашенко, как игрок, который знает, что он уже поставил все, что у него есть, и не может позволить себе проиграть, удвоил ставку. Он дал карт-бланш своим силам безопасности — особенно ОМОНу и милицейскому спецназу – и четкие указания проявлять столько жестокости, на сколько они способны.
С экстравагантной бесчеловечностью, которая плохо сочетается с другими задачами сил безопасности и заставляет косо смотреть на это даже их российских коллег, их цель — просто терроризировать. Делать нахождение рядом с протестами — не говоря уже о том, чтобы в них участвовать — чистым безумием. Заставить водителей, которым дороги боковые зеркала и ветровые стекла, избегать проблемных мест, где они могут выразить свое одобрение звуковым сигналом. Побудить супругов и родителей отговорить потенциальных демонстрантов от участия в акциях.
Лукашенко и Август 1991 года
Сама по себе эта стратегия может сработать. Однако это зависит не только от той части населения, которую можно запугать, что сократит численность толпы до такой, когда ее было бы легко задержать и рассеять. Это зависит и от готовности сил безопасности продолжать кампанию бесчеловечности и жестокости.
Для некоторых это вообще причина, почему они надевают форму. Другие опасаются последствий неповиновения, будь то дисциплинарные меры со стороны государства или трибунала, если режим в итоге падет.
Для многих это слишком большой шаг. Наблюдается растущая волна отказов среди сотрудников службы безопасности, которые публично заявляют о своей отставке и в знак протеста выбрасывают форму. Внутренние войска — отдельные от ОМОНа и менее подготовленные к таким операциям — менее склонны к участию. Иногда обычные милицейские убегали от протестующих, вероятно, не потому, что были напуганы, а просто потому, что они не хотели раскалывать черепа ради президента, которого они, возможно, больше не поддерживают.
Многое зависит от высших эшелонов аппарата госбезопасности, от того, есть ли старшие офицеры, которым ситуация достаточно неудобна, чтобы быть готовыми действовать. Несомненно, КГБ Беларуси как раз пытается это выяснить.
Но прежде всего это вопрос инерции. Если толпа будет редеть, если забастовки прекратятся, тогда режим Лукашенко, умирающий изнутри после утраты своей легитимности, все равно выиграет свою ставку и выживет.
С другой стороны, если мы увидим открытые разногласия, дезертирство и недовольство в силах безопасности, то ситуация может измениться очень быстро. Провал августовского путча 1991 года в СССР показал, что, как только режим начинает выглядеть слабым, все поспешно переходят на другую сторону. Лукашенко сделал ставку, и нам всем просто нужно наблюдать.
